Наказания, назначаемые в припадке гнева, не достигают цели.
Иммануил Кант
Не вправе наказывать ребенка тот, кого ребенок не любит.
Джон Локк
Иммануил Кант
Не вправе наказывать ребенка тот, кого ребенок не любит.
Джон Локк
В чем Лекс провинился в тот раз, уже не помнили ни сын, ни он. Зато он на всю жизнь запомнил то наказание. Кару небесную!
Теперь-то Лайонелл знает, что та ерунда, из-за которой он вызверился на сына не стоила этого ада. Действительно ерунда – разве что-то серьезное можно доверить 12-летнему мальчишке? Но Лайонеллу важен был не результат, а сам факт сыновнего повиновения. Акт дрессировки, так сказать.
Который Лекс безбожно провалил.
В солдатиков ему поиграть, видите ли, приспичило! Чертов мальчишка!
На работе страшная запарка, дома – сплошное западло. Жена не дает уже второй месяц. И на стороне не погуляешь: засекут ее детективы и всё – прощай половина состояния. Наверняка, именно этого она и добивается, дрянь этакая! Еще и сына против него настраивает: совсем щенок от рук отбился.
И Лайонелл сорвался.
– Снимай штаны.
– Папа…
Страх. Почти паника в огромных детских глазах.
Да как он смеет демонстрировать подобные эмоции? Он ведь Лутор, мать его! И его вместе с нею!
– Снимай. Штаны. Иди. Сюда.
Я отучу тебя перечить старшим. И научу слушаться отца. А еще – держать эмоции при себе. Держать лицо.
Даже если для этого придется пороть пацана каждый день. Хотя, видит Бог, дел у него и так по горло, трудно будет найти в его графике место для ежедневного «общения» с сыном. Но, в конце концов, дети ведь превыше всего. Разве не так он сам всегда говорит? Значит, придется изыскать пару минут. Или даже полчаса. Хотя здесь, пожалуй, и за сутки непрерывной работы всю дурь не выбьешь. Ишь, стоит, дрожит!
Да Лутор ли это, Господи? Может, Лиллиан ему байстрюка подсунула?
Гнев – на жену, которая отказывает ему в элементарном, на этого труса, который не в состоянии сдерживать дрожь, на самого себя, воспитавшего подобного наследничка – жуткий гнев взрывается в Лайонелловой груди.
– Ну, иди же сюда, мой милый.
Лайонелл садится на кровать. Шикарная, французская. С инкрустацией из слоновьей кости. Супружеское ложе, между прочим. А ему здесь уже второй месяц одни мозги «любят».
Лекс в одной рубашке подходит к отцу. Шаркая как 90-летний старик. Для чего я тебя, уродца, на танцы отдавал? Чтоб ты мне тут калику перехожего корчил?
– Ложись на живот, – командует Лайонелл. Всё равно ведь сам не додумается. Недогадливый он у него. Будто и не Лутор вовсе.
Недогадливый, но складный. Чем-то неуловимо напоминает Джоша. Славного, милого Джоша. Соседа по трущобам. Как же Лайонелл мечтал его трахнуть! Ему, 13-летнему, было лестно завалить 15-летнего симпатягу-девственника. Мой милый пастушок. И всё почти получилось. Вот только чертова мамаша приперлась так не кстати. Он ей тот свой облом и на смертном одре припомнил. Ее одре, разумеется.
А когда Лайонелл приехал домой на следующие каникулы, малыш Джош уже не обитал по соседству. Какие-то отморозки «трахнули» его раньше Лайонелла. И всё, что оставалось юному Лутору – твердить как мантру, что это дождь, и вовсе он не плачет. Подумаешь, еще один изуродованный малолетний труп нашли на их помойке. Чай, не последний. Жаль только, что дальше поцелуев дело у них так и не зашло. И воспоминания о любимых Джошевых мятных конфетах – вот и всё, что осталось от 15-летнего парня. Красивого, как картинка из Лайонеллового учебника. Пасторальный пастушок. В штанишках мятного цвета.
Ну, ничего, на этот раз ему никто не помешает. Фиг кто без спросу войдет в хозяйскую спальню. А женушка сейчас в городе. Он точно знает: охрана уже отчиталась.
Лекс бочком приближается к разгневанному отцу. Недетским усилием воли давит отчаянный всхлип. И осторожно опускается животом на отцовские колени.
Лайонелл пару минут смотрит на худенькую мальчишечью спину и решительно сдвигает сына так, чтобы Лексов зад оказался бы точно между его ног.
Лексу так не удобно: равновесие нарушено. Да и слабые руки не держат совсем. А ноги так и норовят оторваться от пола. Он пытается устроиться поудобней. И вздрагивает, когда отец вдруг резко смыкает колени. Сдавливая Лексов пенис. Ой! Лекс испуганно замирает. Шерстяная ткань отцовских брюк – это, конечно, не мыльный кулак…
Это даже круче.
Лекс в ужасе зажмуривается. Черт. Чертчертчертчертчертчерт! Если этот чертов отросток посмеет набухнуть, окончательно опозорив перед родным отцом, – он собственноручно отрежет его садовыми ножницами.
Отцовская ладонь тяжело опускается на детские ягодицы.
Да нет, уже не детские. Уже округлые. Упругие (видно этот трус часто бегает от более крутых приятелей). Будто бархатные.
Когда Лекс случайно задел его член, Лайонелла словно током прошибло. Колени он стиснул чисто инстинктивно. И даже не сразу понял, что сжали его ноги. А когда понял…
Джо-о-ош…
Впрочем, нет. Это не Джош. Это его сын. И его прелестная попка.
Лайонелл сам себя не понимает. Не верит собственным желаниям. И от этого злится еще сильнее. А злость выплескивает в удары.
Шлепок. Второй… Десятый…
Лекс точно отрежет этого уродца. Потому что он встал. Вот взял и встал, чтоб его! И даже у Лекса не спросил «а можно ли?». А стоит ли? Вставать.
Мальчик едва не разрыдался в голос. Нет, нельзя. Слабость непозволительна Луторам. А слезы – слабость. Вот отец, наверное, никогда в жизни не плакал. Никогда-никогда.
Но как тут не захныкать по-девчоночьи, когда этот… этот… фаллос – чтоб его! – наливается всё сильнее и сильнее. И Лекс не может ничего с этим поделать. Боль от шлепка заставляет его вздрагивать. А трение о костюмную ткань действует на этого предателя самым позорным образом.
Ягодицы горят – от боли. Член пульсирует – от удовольствия. Лицо горит – от стыда.
Какой причудливый коктейль. Но только для детей старше шестнадцати.
Лайонелл тоже горит. Также как его душа будет гореть в аду. За то, что был плохим сыном. И просто хреновым отцом.
За детскую эрекцию, которую сжимает сейчас ногами.
И за жар собственного члена, конечно, тоже.
Он старается сдвинуть Лекса подальше, на самые коленки. Чтоб сын не почувствовал. Не почувствовал хотя бы это. Того, что мальчишка сейчас чувствует, и так выше крыши. Хотя крыша Лайонелла уже давно где-то в Монтане.
После двадцать второго удара Лекс больше не может сдерживаться. Он вскрикивает. И тут же закусывает губу. До крови.
Но отец всё равно услышал.
Шлепки прекращаются. Отцовская ладонь ложится на разгоряченную кожу. Узкая ладонь с длинными пальцами. На среднем пальце – печатка. Лекс видел ее сотни раз. А сейчас чувствует. Ощущает каждой клеточкой тела.
Рука медленно скользит вверх. Оглаживает правую ягодицу. Переходит на левую. Вниз. Плавные нежные поглаживания. Раздраженная кожа отзывается болью. Но душа… Детская душа просит ласки. Отцовской ласки.
Пусть даже такой.
Отец никогда раньше не гладил его просто так. Он даже обнимает его, только если позирует репортеришкам. А вот сейчас…
Ладонь соскальзывает вниз. И средний палец случайно – конечно, случайно! – упирается… почти туда! Как раз посредине между членом и анусом. Упирается и напирает.
Его первый настоящий оргазм. Лекс орет.
И теряет сознание.
Лайонелл осторожно укладывает сына на постель. Супружеское ложе, между прочим. Плевать. После того, что случилось в этой комнате сегодня – ему на всё плевать. Работа, жена – это всё ерунда. Дети превыше всего.
Его сын.
Его…
Лайонелл осторожно, мягко так проводит рукой по члену сына. Собирая в кулак детскую сперму.
А потом облизывает ладонь. Вылизывает каждый палец. Пока вторая рука хозяйничает в штанах. И всё это – не отрывая взгляда от сына. Вместе с его спермой он впитывает в себя каждую черточку его лица, каждый изгиб тела. Каждую венку детского члена.
Оргазм накрывает его, как цунами. Блядь!
Впрочем, нет, ни одна блядь не дарила ему такого удовольствия.
Почему?
Это ведь ребенок. Это ведь его сын. Его плоть и кровь.
Так почему же запах его желания будит в нем такую жажду? Почему эти выпирающие птичьи косточки так и манят прикоснуться? Почему он? Откуда вы вообще взялись, такие желания?
Лайонелл до боли в челюсти впивается в покрывало зубами, стараясь заглушить глухой стон отчаяния.
Не стоило ему будить это лихо. Но теперь уже поздно. Слишком поздно плакать по Лексовым волосам, коль Лайонелл уже потерял голову.
Ну и кого ты, старый дурак, тут наказал? Лайонелл и сам не знает.
Но больше он никогда не поднимет на сына руку.
Слишком велик соблазн.
URL записи
Грешные благие желания – 2– Привет. О чем спорите?
– О, Кларк, – Лана смущенно улыбнулась и попыталась спрятать за спину какой-то журнал.
– Привет, Кларк, – Хлоя напротив смущенной совсем не выглядела. – Да так, обсуждаем одну теорию. Будешь нашим наглядным пособием?
Хищный блеск в глазах лучшей подруги заставил Кента насторожиться.
– Ну… А что за теория?
– Не обращай внимания, Кларк. – Смущающаяся Лана такая милая. Причем всегда. – И вообще нам пора на биологию.
– Да брось ты, мистер Триккер всегда опаздывает, – а вот настойчивая Хлоя порой раздражает. – Соглашайся, Кларк. Ты – наша последняя надежда.
– Ну, если это ненадолго… Я обещал отцу не задерживаться сегодня после школы.
– Кларк, – предостерегающе начала было Лана.
– Да это минутное дело! – перебила подругу Хлоя. – Да можем хоть счаз…
– Мы обсуждали длину мужских членов! – в отчаянии выпалила Лана.
Причем от волнения она слегка не рассчитала громкость. И теперь на них пялилось полкоридора. Хорошо хоть урок уже начался и ребят не так много. И краснеющая Лана тоже хороша. Даже если краснеет вся – до кончиков ушей. Впрочем, Кларк что-то такое уже…
Погодите-ка! Чего они там обсуждали?!
– Хлоя, ты что… хочешь… мой?!
– Ну, не совсем длину. Скорее соответствие. Мы тут вычитали, что, по данным исследований испанских ученых, длину и ширину полового члена с вероятностью 99% можно определить по большому пальцу руки. Чем длиннее большой палец левой руки, тем длиннее достоинство. А чем шире подушечка пальца, тем шире пенис. Ну, и возникли сомнения. А ты же знаешь, у нас даже отцов нет, чтоб эту теорию проверить. Не к директору же Свону нам идти, – и Хлоя просительно уставилась на друга.
Вот уж кому вечно надо всё знать. Чертова репортерская черта! Репортерская…
– Ты об этом статью случаем писать не собираешься?
– Ну, Кларк!
– Не хочу я, чтоб ты писала о моем члене!
Теперь уже громкость не рассчитал Кент. Оставшиеся ученики кинулись из коридора чуть ли не через окна.
– Знаешь, Хлоя, я тоже против, – неожиданно вступилась за друга Лана. – Это же каждый раз, когда он будет подавать нам руку, мы будем вспоминать о его… длине, – последнее слово девушка почти прошептала.
Судя по виду Салливан она была бы не прочь обзавестись подобными воспоминаниями. Но порою перед тандемом «лучший друг + лучшая подруга» пасуют даже будущие обладатели Пулитцеровской премии. Похоже, это как раз тот случай.
– Ну ладно. Свою длину можешь оставить при себе. Когда там у тебя следующая тренировка?
Вот влип. И что ему стоило просто пройти мимо?
Это будет ему дорогого стоить. Если парни заметят, что он пялится на их члены… Ну, ничего, он выставит Хлое счет.
Черт, если б еще можно было приложить их руки к членам! А, может, и не стоит. А то Кларку от слишком долгого и пристального разглядывания членов как-то… не по себе. Какое-то странное чувство в груди… и в горле… Першит как при бронхите, когда откашляться не можешь. Сам-то Кларк не болел никогда, но отец часто жалуется. Обычно мама дает ему теплое молоко с медом. Но от тяжести внизу живота молоко Кларку вряд ли поможет...
Черт, да только хуже сделает! Потому что молочная пенка на губах слишком похожа… похожа на… Мать твою! Хотя здесь скорее отца.
Дурацкое воображение. Ублюдочные ассоциации.
Кларк выскочил из душевой, как ошпаренный.
Под утро, часа в четыре, Кларк осторожно прокрался в гостиную, заклиная всех богов, чтоб родители не проснулись в ближайшие полчаса. Тихонько вставил в видеоплеер кассету, убавил на минимум звук. И со смесью страха и предвкушения нажал «Play».
Полчаса не понадобилось. Уже через пять минут он также осторожно вытащил кассету, убрал за собой и кинулся в душ.
Дрочить на гейское порно, купленное сегодня в Метрополисе после школы.
Ну ты и влип, брателла. Что твоя миссия – покорить землян, так это фигня. Найти себе парня в консервативном Смоллвилле – вот это проблема.
URL записи
Грешные благие желания – 3– Мистер Триккер совсем сбрендил: тащить нас в лес, только чтобы посмотреть на какую-то дурацкую личинку, которую мы и на картинке в классе могли бы отлично рассмотреть!
– Да ладно тебе, Пит. Зато прогуляемся, – Кларк ободряюще хлопнул друга по плечу. И тут же отдернул руку, будто обжегшись.
Черт! С тех пор как он осознал свою ориентацию каждое спонтанное прикосновение к парню провоцирует у него жестокий приступ самокопания. А не является ли часом то, что он поддержал под локоток споткнувшегося Тейлора – актом сексуального домогательства с его стороны? У него уже от подобного психоанализа башка трещит. Может, стоит объявить о своей ориентации публично? И пусть башка трещит у парней, к которым он прикоснется. Соблазнительная идея. А то он скоро невротиком станет.
И ведь не сказать, что кто-то из знакомых его привлекает. Вот на Пита, к примеру, у него точно не встанет. И только не надо о расовой дискриминации! Просто он ему как брат. Даже ближе, чем Лекс. А вот Лекс… Тут стоит подумать. А, может, и не стоит. Лекс точно не по этой части. Вон у него сколько баб. Стервы!
А еще Лекс всегда улыбается так, будто видит друга насквозь. Да, точно – лучше не думать о Лексе! Он может догадаться о его грязных больных фантазиях. А есть вещи, которые о своих друзьях лучше не знать. Суперсилы и гомосексуализм – как раз из их числа.
– Эй, Кларк!
Кент и Росс резко обернулись. Ну вот и Лутор, легок на помине.
– Вот черт! А он-то здесь что забыл?
Пит даже не пытался скрыть раздражение: до сих пор ревнует Кларка к Лутору.
– У него сейчас и спросим. Привет, Лекс, – Кларк шагнул на встречу старшему другу, инстинктивно стараясь оградить Лекса от Пита. – Что ты тут делаешь?
– Присматриваю участок для нового строительства.
– А что, вы разве еще не весь Канзас скупили?
– Пит!
– Извини, Кларк, пойду догоню класс. Полюбуюсь на личинку. Уверен, она посимпатичнее некоторых… людей.
Кларк смотрел вслед стремительно удаляющемуся другу со смесью злости и жалости. И раздражения. Ну сколько можно? Ему надоело быть вечным рефери. Не может найти с Лексом общий язык – так пусть молчит. Молчанье – золото. И сэкономленные нервы.
– Прости, Лекс. Мне правда жаль.
– Не обращай внимания, Кларк. Я уже привык, – Лекс улыбнулся, но как-то грустно.
А Кларк поймал себя на мысли, что к такому невозможно привыкнуть. Даже если ты – Лутор. Особенно – если ты гордый, сильный Лутор.
– Давай я провожу тебя до машины, – Кларку отчаянно захотелось сделать для друга что-то хорошее. Может, опять столкнуть его в реку? А потом сделать искусственное дыхание… Тьфу ты, черт, опять его куда-то не туда несет!
– А ты разве не собираешься любоваться на личинок?
– Я лучше полюбуюсь на твою новую машину.
А вот Лекс поймал себя на мысли, что у Кларка – божественно-убийственная улыбка. Ну то есть не спрятаться, не скрыться. Его вчерашняя сделка с Симпсоном – это так, легкое хулиганство. Настоящее преступление – быть таким красивым, как этот наивный деревенский мальчишка. Невинный. Он слишком невинный, чтобы играть в твои игры, – вынужден был напомнить себе Лекс.
– Если хочешь, могу дать поводить.
Кларк досадливо скривился:
– Нам еще лабораторку по биологии писать. Может, завтра?
– Можно завтра. Можно послезавтра. Мой дом всегда открыт для тебя, Кларк. Я рад тебя видеть в любое время.
Интересно, а будет ли Лекс также рад его видеть в любое время в любом уголке своего дома, если узнает, что друг – как небо над Монтаной?
– Лекс… А что если?.. Что может встать между нами?
– Между нами? О чем ты? – Лутор смерил друга фирменным пристальным взглядом. – Да наша дружба крепка, как… – на этом месте Лекс споткнулся. Буквально. И Кларку в очередной раз пришлось поддерживать парня под локоть. – Вот черт! Спасибо, Кларк. Здесь стоит лучше смотреть под ноги. Я хотел сказать, что наша дружба крепка, как камень. Вот этот, к примеру.
Лекс поднял камень, о который споткнулся, и начал вертеть его в руках. Этот булыжник поглотил всё его внимание, он даже не заметил, что Кларк продолжает держать его под руку.
– Интересный минерал. – Раскат грома заставил юного миллионера оторваться от своей новой игрушки. – Будет гроза.
– Да, точно будет, – Кларк хмурился, явно думая о чем-то своем. – Лекс, я думаю, ты должен знать…
Вот в эту секунду их и ударила молния.
От удара молнии у Кларка потемнело в глазах. Последнее, что он запомнил: как раскаляется добела камень в Лексовых руках. Кажется, друг вскрикнул и выронил каменючку… Но этого Кларк уже не видел. А когда зрение к нему вернулось, он смотрел в панически распахнутые голубые глаза.
В свои панически распахнутые голубые глаза.
– Какого хрена?!
Это определенно его голос. Озвучивает его же мысли. Но он ведь и рта не раскрыл!
– Кларк?
– Лекс?
– Что за хрень тут творится?
– Спокойно! Мы во всем разберемся!
– Мы махнулись телами! Будто герои какой-то долбанутой комедии! О каком спокойствии ты говоришь?!
Это было странно, но Кларк и вправду чувствовал себя спокойней, чем должен был бы. Кажется, у этого тела нервы покрепче.
– Мы всё исправим, Лекс. Я уверен, – Кларк попытался успокаивающе погладить друга по плечу.
Лекс раздраженно отмахнулся…
Очнулся Кларк уже в кустах. На склонившемся над ним лице – его лице – четко читалось: «Какого хрена?», хотя губы и спрашивали: «Как ты, живой?»
Кларк понял, что сейчас ему придется объясняться не только по поводу своей ориентации.
И предпочел грохнуться в обморок.
– О боже, что у вас произошло?
– Мама? – Кларк с трудом разлепил отяжелевшие веки. Чтобы увидеть, как мать обнимает его – стоящего в дальнем углу палаты.
– Лекс, как ты?
Мама называет его… Ах, ну да! А Лекс, судя по выражению лица, еще и не так его назовет. Может, стоит попытаться впасть в кому? Не, Лутор его и с того света достанет. Толку оттягивать агонию?
– Я собирался тебе сказать. Честно, – попытался Кларк убедить и его, и себя.
– Честно? Честно?! Да такого понятия нет в твоем лексиконе!
– Мальчики! – Марта как всегда берет на себя роль примеряющей стороны.
– Во что ты опять втянул моего сына? – а вот у Джонатана Луторы всегда хоть в чем-нибудь, да виноваты.
Лекс ехидно ухмыляется: так непривычно чувствовать мистера Кента на своей стороне – да еще против Кларка. И он просто не может сдержать злорадства:
– Да, во что ты нас опять втянул?
– Я?! Это ты вцепился в тот камень!
– А ты полез ко мне обниматься! Ничего б не было без физического контакта!
Кажется, Кларку пора подвинуться: пожалуй, папе стоит прилечь рядом.
– Ты лапал моего сына?!
Почему-то именно этот момент показался Кларку подходящим:
– Мистер Кент, ваш сын – гей.
– Да как ты смеешь…
– Лекс, как ты можешь…
– Что, правда? – а чего это Лекс так облизывается? Кстати, раньше Кларк не замечал, какие у него губы оказывается… блядские. Как у того парня с кассеты… Как же его? Кажется, какой-то русский… Точно – Мэттью Раш! А вот у Лекса губы…
…будут сейчас разбиты, если тот не перестанет довольно лыбиться и не встанет на защиту собственного тела!
– Папа, я – гей!
Вот с таким же видом, помнится, отец Лекса объявлял о закрытии завода. Издевательская доброжелательность.
– Что?
– Кларк!
– Ну, так получилось. Вы же не бросите меня из-за этого, правда?
Кларк и не знал, что умеет так смотреть: будто он уже испытал все тяготы земной юдоли и познал саму Вселенскую Скорбь. Такого, пожалуй, не выдержал бы даже Лайонелл, куда уж его маме?
– О, Кларк, дорогой! Ну что ты!
– Сынок… – на отца больно смотреть.
– Всё образуется, милый…
– Ну, что ж теперь…
– Найдешь себе какого-нибудь милого парня…
– Да, милого, – многозначительный взгляд на тело Лекса из-под злобно прищуренных век.
Никогда еще Кларку не хотелось так двинуть Лутору в нос, как в тот момент, когда эта зараза припала к маминой груди. Да она ж тебе в матери годится, сволочь! Она и мне в матери годится! Отлепись от неё. Пока я сам тебя не утешил!
– Кла-а-арк, – предостерегающе тянет застрявший в чужом теле криптонец. – Нам надо поговорить.
– Конечно, Лекс. Ты же знаешь, как я люблю разговаривать с тобой. Откровенно.
– Джонатан, Марта, вы не могли бы…
– Что с моим сыном?
Блядь! Вот только Лайонелла Лутора тут и не хватало!
– Лекс, как ты?
– Я… Да… Всё… всё в порядке, ми… папа, – последнее слово Кларк из себя буквально выдавливает. И, поднимая глаза, наталкивается на презрительно-почти-ненавидящий взгляд, которым смотрит на отца Лекс.
– С ним всё в порядке, мистер Лутор, – он так естественно называет отца «мистер Лутор», что Кларку становится не по себе.
– В этом вопросе я больше доверяю квалифицированным специалистам, мистер Кент, – теперь уже черед Лекса испытывать на себе родительское презрение отца лучшего друга. Хотя, по его виду, не скажешь, будто оно его задевает. – Я забираю тебя домой, Лекс.
Похоже, Лекс не собирается спорить. То ли не торопится никуда, то ли просто слишком хорошо знает своего папочку, чтоб с ним пререкаться.
– До завтра, Кларк. Я зайду с самого утра, – и выходит. Будто ни секунды лишней не желает провести с отцом в одном помещении.
За ним следом стремительно выходит и Джонатан. А вот Марта задерживается в дверях:
– Выздоравливай, Лекс. Поправляйся скорее.
– Обязательно. Спасибо, мам… рта.
Черт, стоит последить за своим языком.
– Всё будет хорошо, сынок. Я о тебе позабочусь, – Лайонелл нежно проводит его по щеке. Вот Джонатан никогда с ним так не нежничал. – Я присмотрю за тобою.
А Кларк вдруг ловит себя на мысли, что никогда раньше не замечал, какие длинные у мистера Лутора пальцы. Также как и?..
URL записи
Грешные благие желания – 4Конечно, Лайонелл и не думал носиться с пострадавшим сыном, как носилась бы, к примеру, Марта. Он вообще старался не прикасаться к нему лишний раз: к машине Кларка вывезла в кресле медсестра, в машину помог сесть водитель.
До замка ехали в гробовой тишине: будто Лутор и не сына, а труп его домой везет. Лимузин, конечно, машина шикарная, широкая, но Кларк и представить себе не мог, что в ней можно сидеть так далеко друг от друга. Впрочем, Лекс с отцом вообще далеки друг от друга – в этом парень уже успел убедиться.
В замке Лайонелл сдал «сыночка» с рук на руки прислуге и смылся по-тихому решать какие-то свои дела.
Лежать в спальне Кларку быстро наскучило. Поэтому Кларков мозг предложил «новому» телу прогуляться. Тело послушалось. Несмотря на довольно серьезные травмы, напоминающие – а точнее не дающие забыть – о себе ноющей болью, новое тело вызывало у Кларка чувство иррациональной эйфории. Чужое сердце почему-то билось… чаще… и громче… волнующе… будто что-то пыталось сказать. «Слушайся своего сердца, малыш, когда-нибудь оно замолчит навеки». Он никогда не понимал смысла этой фразы. Наверно, оттого что его сердце вряд ли когда-нибудь замолчит навеки. А вот это сердце…
О господи, сколько раз Кларк вытаскивал – зубами вырывал – друга из лап смерти? А сейчас вот пришло осознание, что он не всемогущ. Он не спас Райена. А когда-нибудь не спасет Лекса.
От этой мысли его буквально скрутило. Кларк кинулся из спальни, наплевав на ушибы и вывихнутое запястье. Синяки и вывихи – это фигня. Это пройдет. Заживут. А вот как сбежать от собственной дури? От дури, которая уже некролог Лексу накатать успела. Да иди ты на фиг! Он еще всех нас переживет! Усекла, зараза?!
А пока стоит отвлечься. Телек посмотреть. Книжку почитать. В инете полазить. О, точно! Что там Хлоя плела про длину мужских членов?
Для начала Кларк узнал, что «…длину можно измерить у стоящего индивида, когда половой член находится параллельно полу. Половой член измеряют по верхней поверхности от основания члена до его конца. Результаты признают неточными, если измеряли вдоль нижней поверхности полового члена, если индивид сидел или был наклонен…» Потом выяснил, что «…для того, чтобы провести точное измерение, половой член должен быть в состоянии полной эрекции…» Кинув беглый взгляд на иллюстративный материал, Кларк понял, что, пожалуй, уже можно мерить. Уже даже встал и молнией вжикнул… И тут до него таки дошло чей член он собирается мерить.
До этого Кларк и знал, что способен так материться. А ведь он считал себя милым воспитанным мальчиком.
Мысли об измерительных операциях были сосланы в ссылку. Куда-нибудь в Сибирь. По крайне мере, не ближе чем на Аляску.
Наконец, была найдена и статья, поведавшая Кларку, что «о длине пениса говорит длина большого пальца левой руки, а о ширине мужского достоинства – размер подушечки того же пальца». Не, ну реально, это надо проверить!
– С каких пор тебя интересует длина чужих членов, Лекс?
Черт! Всё-таки отсутствие суперслуха – это минус. Зато это тело не краснеет – это плюс.
– Это исследовательский интерес, папа.
Лайонелл склонился над монитором, упершись левой рукой в стол. Как раз возле Кларковой руки. И почему-то прямо напротив Кларковых глаз.
Черт! Черт! Черт! И почему он не может оторвать взгляд от этой чертовой руки? Не такие уж и большие у него пальцы…
Блядь! О чем ты, чтоб тебя за ногу, думаешь, Кларк? Это – отец твоего лучшего друга. Он и тебе в отцы годится. И даже не смей представлять себе его член…
Не думайте о белой обезьяне. И об обезьяньем члене не думайте тоже. Потому что возможности ваших тел не безграничны – даже если это тела Луторов. Поэтому оторви взгляд от его руки – оторви, я сказал! – встань и как можно спокойней выйди из комнаты.
Лайонелл проводил сына жадным взглядом. Конечно, он заметил, как Лекс смотрел на его руку. Он вообще вел себя… Будто провоцировать отца вздумал. Сначала в больнице, когда Лайонелл, не удержавшись, таки к нему прикоснулся – странная такая реакция, нехарактерная совсем – теперь эти глупые статейки в интернете, рассчитанные на школьниц. И главное – этот взгляд.
«Папа, значит? А ты хоть осознаешь, что называешь меня "папой" только если что-то выводит тебя из равновесия? Например вот, мысли о моем члене…»
Да, всё-таки нервы у этого тела покрепче, чем у криптонского. Наверно, всё дело в долгой практике. А, может, в генах.
А еще это тело сильнее его. Ну, если не брать в расчет суперспособности, конечно. Он помнил, как это было, когда на солнце наблюдалась странная активность. И когда махнулся силами с Эриком. Конечно, работа на ферме – тренировка покруче спортзала. Но для криптонского тела те нагрузки нагрузками как раз и не были. Наверно поэтому без способностей он и был… слабым. А Лекс был сильным. И осознание того, что Лекс – при равных возможностях – сильнее его… Ух, аж мороз по коже! Но это так волнующе! Так будоражит. Заводит даже.
А еще Лекс гибкий. И красивый. Красивый именно человеческой красотой. Совершенство, сотканное из маленьких (не сразу заметных) несовершенств. У него нет классической красоты Кларка. И он совсем не римская статуя. Он – особенный. Уникальный. Он…
Это он.
А еще он его лучший друг. Сменивший за год две жены. А если ты, Кларк, хочешь стать третьей – пора б тебе задуматься о смене пола. Или отыскать тот камушек и погулять в грозу под ручку с Ланой. А что? Лекс давно на нее заглядывается. У-у-у, прибил бы! Не знаю кого, но точно прибил бы!
Похоже, ему стоит прогуляться. Долгие прогулки способствуют укреплению нервов.
Но не способствуют восстановлению сил после полученных травм. Он это понял, еще и до порога не дойдя. На второй этаж пришлось почти ползком ползти. Насколько сильное б не было у Лекса тело, сейчас оно нуждается в отдыхе. И заботе со стороны теперешнего, хм, «арендатора». Поэтому не корчь из себя героя, а обопрись об стеночку. А теперь шажок… еще шажок… В глазах не темнеет, нет… Это просто перебои с электричеством… Завтра Лекс придет и всё починит. Он же обещал: прям с самого утра.
Всё было бы неплохо, но стена прерывалась дверями. И одна из них оказалась-таки не заперта. И почему-то именно спальня Лайонелла. А еще у Кларка почему-то именно в этот момент прояснилось в глазах. Лучше б и дальше темнело. Потому что отец Лекса вовсе не газетку на ночь читает. И не читает вовсе. И даже не он, а ему. Ну, зато теперь ты, Кларк, знаешь, как выглядит минет в живую.
– Простите, что помешал…
– Лекс, что случилось? На тебе лица нет.
А на тебе штанов. Но лучше не будем уточнять.
– Наверно, мне стоило остаться в больнице…
Тогда вид Лайонелловского члена не стоял бы сейчас у него перед глазами. В глазах опять потемнело. И от этого картинка стала только четче.
Кларк на ощупь попытался выбраться из комнаты. И тут же почувствовал на себе чьи-то руки. С длинными такими пальцами. Чьи-то. Да знаешь ты отлично – чьи, не придуривайся!
– Давай я помогу тебе дойти до кровати. Осторожно, порог. Вот так, не торопись… Еще чуть-чуть…
Кларк точно гей. Уже без всякой надежды на исправление. Еще и заразный к тому же. Побыл в чужом теле полдня – а это тело уже колотит от гейских желаний. Просто эти руки… обжигают… даже сквозь ткань… И дыхание – прямо в ухо… Мурашки по телу… Да что там дыхание? Сам голос! Откуда у Луторов такие голоса?
Кларк пытается отстраниться. Но Лайонелл только сильнее прижимает к себе. Почти смыкает в кольце объятий. И так легко представить… Как в тех фильмах… Блядь, где же эта чертова спальня?!
С каким облегчением он валится на кровать!
– Спасибо, папа. Можешь возвращаться к своему проституту!
Кларк сам не понимает, откуда в нем столько… ревности? Ему ведь никогда не нравился Лайонелл! Но почему-то этот факт только сильнее его заводит.
Почему? Почему? Почему?! Сплошные вопросы. И ни намека на ответы.
– Похоже, тебе не понравилось зрелище. Хотя… – те самые длинные пальцы ложатся на ширинку. И Кларк только сейчас в полной мере осознает, насколько возбужден. – Может, и понравилось. – Смешок. И легкое поглаживание – там.
– Убирайся!
«Это отец Лекса! Отец Лекса! Отец Лекса!»
Тогда откуда сбившееся дыхание? И почему тело так льнет к чужой руке? Почему так выгибаются бедра, стараясь продлить контакт?
– Точно понравилось, – в голосе Лайонелла отчетливо слышна усмешка. – И, похоже, ты ревнуешь. Кто б мог подумать? Я вот, например, думать даже не смел. Но ты хочешь меня, правда, Лекс?
Лекс! Точно – Лекс! Подумай о Лексе! О своем друге… красивом друге…
Нет, не думай о Лексе. Вообще не думай – раз не умеешь!
Сдержать стон Кларку не удается. Досады или желания – он и сам не может разобраться. Да и какая разница? Всё равно Лайонелл всё истолкует по-своему.
– Хо-о-очешшшь…
«Я много кой чего хочу! – хочется крикнуть Кларку. – Новый трактор для отца, новое платье для мамы, новый баскетбольный мяч для себя… Мир во всем мире – тоже вариант!»
И горячие губы на своем члене.
О-о-о! К черту мыльный кулак! Да он с этими губами и рядом не стоял.
У Кларка это впервые. Ему не с чем сравнивать. Но сравнивать и не нужно.
Чувство такое, как будто кроме члена в теле ничего больше и не осталось. И в это ощущение Кларк ныряет с головой. И уже не важно – темнеет ли в глазах, потому что веки закрываются сами собой. А из горла рвутся какие-то дикие вопли. И еще руки… руки цепляются в волосы, умоляя не останавливаться.
Головка ритмично ударяется о нёбо. Язык щекочет ствол. Но главное – губы. Кларка будто насаживают на чужой рот. И когда этот рот выпускает его член – хочется взвыть от ярости.
– Так ты хочешь меня? – насмешка исчезла. Голос хриплый, запыхавшийся. И пугающе серьезный.
Кларк чувствует как сквозняк холодит его член. Член, который буквально разрывается от желания. Член, который никогда ему не простит, если он не скажет…
– Да, мать твою! Доволен?!
– Еще нет. Но сейчас буду.
Лайонелл сжимает его ягодицу, просовывает руку ниже. Его палец сначала ласково нарезает круги вокруг ануса, а потом медленно проникает внутрь. Кларка выгибает дугой.
– Какой ты узкий. Когда-нибудь… раньше…
– Нет, – отчаянно мотает головой Кларк.
– О боже!
Лайонелл понимает, что еще немного – и у него сорвет крышу. Он сам сорвется. Похоже, пора учиться летать.
Лутор-старший вставляет Кларку сразу, одним движением входя уже наполовину. Парень кричит. Но не только от боли. Не так уж и переигрывали те актеры на кассете. Лайонелл покрывает тело сына неистовыми поцелуями, шепчет какую-то ласковую ерунду, которую никому раньше никогда не говорил. Потому что ласка и ерунда – ниже достоинства Луторов.
Но сегодня ему плевать. На всё. И пусть жена сейчас переворачивается в гробу. И пусть его самого могут посадить за такое в психушку… Черт, но разве больные видения, насылаемые на него собственным мозгом все эти годы – не хуже любой психушки? Что это, как не полная клиника? Это уже неизлечимо. Это лечится только так. Мечущимся под ним сыном. Пришпиленным к постели отцовским членом. Снова кончившим первым.
И Лайонелл опять, как 10 лет назад, собирает в кулак его сперму… и вглядываясь в каждую черточку… лижет по капле…
Сквозь белесую пелену, застилающую глаза, Кларк смотрит на довольного Лайонелла. Как он облизывает ладонь. Как одна капля падает вниз. В уголок рта. И Лайонелл склоняется за нею. Слизывает кончиком языка. И впивается в губы. Чужой язык хозяйничает у Кларка во рту. Чужое терпкое послевкусие.
Это вкус Лекса, – доходит до Кларка. Тело Лекса. Которое только что оттрахал отец Лекса. Интересно, это можно считать групповухой?
Чужой язык достает почти до глотки, и Кларк наконец-то реагирует на поцелуй, пытаясь вытолкнуть агрессора.
«Он отвечает мне! Мой мальчик! Мне…» От осознания этого у Лайонелла все-таки слетает крыша.
Кларк чувствует внутри горячую струю чужой спермы. Она бьет по стенкам, вытекает вслед за вынутым членом. Вмешивается с его семенем. И внутри, и меж ягодиц – скользко и липко.
Несколько минут оба пытаются отдышаться. Потом Лайонелл встает и идет в душ.
Но когда он возвращается в спальню с мокрым полотенцем, чтоб обтереть сына – тот уже спит невинным сном младенца, перекатившись на сухую половину кровати.
Лайонелл всё-таки осторожно, стараясь не потревожить, обтирает Лекса. Бросает полотенце на пол и забирается в постель.
И впервые засыпает, обнимая самого дорогого для себя человека.
А просыпается от настойчивого стука.
– Пошли вон! – Лайонелл не часто позволяет себе орать на прислугу, но сегодня она приперлась некстати.
Стук замирает. И тут же возобновляется с удвоенной силой.
– Лекс, ты там живой?
Черт, да это же щенок Джонатана! Заявился ни свет, ни заря. И куда только охрана смотрит? Пропускают всех подряд.
– О боже, – сын рывком высвобождается из его объятий и почти вылетает из кровати. – О боже!
Лайонелл с превеликим удовольствием послушал бы эти возгласы немного в ином контексте. Но, кажется, Кентовский переросток сейчас сломает дверь. И судя по паническому выражению лица Лекса тот отнюдь не горит желанием посвящать друга в новую семейную тайну. Впрочем, Лайонелл тоже не собирается ни с кем делиться их маленьким секретом.
– Одну минуту, мистер Кент. Сейчас открою.
Лайонелл нехотя натягивает пижамные штаны, накидывает халат. Краем глаза отмечая, что Лекс тоже кутается в какой-то халат. Затем старший Лутор подходит к двери (хорошо хоть вчера запереть догадался) и не спеша поворачивает ключ.
– Вы выбрали неудачное время для визита, мистер…
Договорить он не успевает, потому что ураган «Кларк» врывается в комнату, едва не сбив его с ног. И цепляется в Лекса так, будто это его умирающая тетушка, причем старушка – единственная кто знает, где зарыты семейные сокровища.
– С тобой всё в порядке? Ты почему не открывал так долго? Осложнений после травм никаких? – вопросы сыпятся из молодого Кента, как из рога изобилия.
Точно тетушка. А к сокровищам смело можно добавить пару магических артефактов.
– Мистер Кент, – пытается Лайонелл привлечь внимание Кларка к своей скромной персоне.
Привлек.
– Доброе утро, мистер Лутор. Рад был повидаться. Заходите еще.
Следующее, что Лайонелл видит – захлопнувшуюся перед ним дверь. Перед ним. Дверь. Чуть не съездившую ему по носу. Вот нахал! Выставил его из спальни собственного сына. Но силен, зараза. Лайонелл морщится, потирая предплечье, на котором наверняка останутся следы Кентовских пальцев.
Ничего, теперь, когда он знает истинные желания Лекса, он сможет вернуться в эту спальню в любое время. Сегодня вечером, например.
– Чего он хотел?
– Узнать как мое здоровье. Ты почему так долго? – «Хотя лучше б ты еще задержался».
– Ну извини. Просто решил вчера прогуляться перед сном, – язвительные интонации Лекса в голосе Кларка – дикое сочетание. – И как-то вдруг, совсем для себя незаметно, очутился в Юте. Причем, куда девалось Колорадо – хоть убей не помню. То есть знаю, что есть такой штат на карте. Как раз между Канзасом и Ютой, но куда он вдруг делся? После этого мне даже пукать было стремно. Вот так пукнешь, откроешь глаза – а ты в открытом космосе. Ты в открытом космосе бывал, Кларк?
– Нет еще.
– Еще, – Лекс хмыкнул. – Оптимистично прозвучало.
– Родители не догадались?
– Твои родители – святые люди, Кларк. И они – меньшее, что должно нас сейчас волновать. Гораздо больше меня беспокоит, чтоб я не прибил тебя и себя по незнанию. Я совершенно не умею обращаться с твоими способностями. И это напрягает, если ты еще не догадался. Я чувствую себя Танталом, ей-богу! Яблоко – вот оно. А наесться – хрен! Твои способности – большой соблазн. И в тоже время – огромная опасность. Для окружающих в первую очередь: смотри, что я сделал с собственным телом! А мои способности – деньги, власть, связи – для меня недоступны сейчас. А я без них как голый…
На этом месте Лекс запнулся. Присмотрелся внимательней к собственному нагому телу, выглядывающему сквозь шелковый халат… Вспомнил, в каком виде уходил отсюда папочка… Окинул внимательным взглядом смятую постель… в каких-то подозрительных пятнах…
– А чем это вы тут на моей постели с моим отцом занимались?
URL записи
Грешные благие желания – 5– Понимаешь… Хотя, конечно, это трудно понять…
Кларк чувствует, что физически не готов к этому разговору: всё тело ноет и мышцы как ватные. Ему нужно прилечь. Или хотя бы присесть. Впрочем, нет, его задница считает, что сидеть ему не стоит. Стискивая зубы, он с трудом выбирается из кресла, в которое упал минуту назад, и прислоняется к стеночке. Не замечая как темнеют от ярости глаза Лекса, подозрительно следящего за каждым его движением.
– Я и твой отец…
– Манал я отца! – перебивает Лекс его неуклюжие попытки оправдаться. – Меня не он волнует! – и яростно шипит сквозь зубы: – Ты чё, был снизу?!
Кларк хочет сказать, что ему элементарное уважение к старшим не позволило б залезть на отца лучшего друга, но, кажется, манал Лекс и уважение к старшим – когда речь идет об его заднице.
– Ты позволил этому козлу поиметь меня?!
– Не совсем тебя…
– Ты был в моем теле! Так что не вздумай вычеркивать меня из списка участников!
Точно, это всё-таки была групповуха.
Но Кларк не успевает порадоваться новому сексуальному опыту. Как только Лекс начинает говорить, Кларк понимает, что радоваться он теперь вообще сможет не скоро.
– Ты мне врешь… подставляешь меня… подкладываешь под собственного отца… И при этом заявляешь, что я – твой друг! Ты страшный человек, Кларк. Если ты человек… Если ты так поступаешь с друзьями, мне жутко представить – что ты делаешь с врагами. Впрочем, нет, у тебя нет врагов. Ты истребил их как класс. А если какой и завалялся, его срочно пора заносить в «Красную книгу»…
– Прости меня.
– Слушай, тебе самому еще не надоело? Всё время просить прощения. И при этом не каяться. Сколько раз я спрашивал тебя: «Что случилось, Кларк? Как тебе это удалось?» А в ответ только: «Ну прости, так получилось». И всё опять по-новой. Ты раз за разом делал из меня идиота. Ты любишь дружить с идиотами, Кларк?
– Я не мог сказать…
– Да иди ты в пень! Сколько раз ты требовал от меня честности! Сколько раз попрекал недомолвками! Сколько раз моя луторовская натура становилась тебе поперек горла! А сам?! Почему честным должен быть только я?! Почему я, мать вашу, всем всегда должен?! Должен ради семейной чести! Должен за отцовские грехи! За ошибки молодости – опять-таки должен! Должен за свое спасение! И за то, что тебя едва не прибил – снова должен! Почему никто не считает себя моим должником? За банковские отсрочки для твоего отца! За документы для Райена! За лучших врачей для твоей семьи! И за лучших адвокатов для тебя! За то, что столько времени корчил из себя идиота. Думаешь, легко было каждый раз, подбираясь вплотную к твоей тайне, в последний момент удерживать себя на грани? Раз за разом. С моим интеллектом. С моей натурой. Строить из себя идиота. Оправдывая твое доверие. Ты только вслушайся, Кларк – до-ве-ри-е. Которого не было и в помине.
– Лекс…
– Мне нужно прогуляться. Куда-нибудь не ближе, чем в Монтану. К обеду, думаю, вернусь.
– Лекс!
Но он уже один. Наверно, это его судьба – быть одному.
Кларк ненавидит свою суперскорость. Все свои суперспособности ненавидит.
А больше всего он сейчас ненавидит себя.
А еще он ненавидит выпивку. Напиться вообще было плохой идеей.
Прав был отец: алкоголь ничего не решает. Да и как неодушевленный предмет может что-то решать? О как! На философию потянуло. Генетическая память, видать, в нем бурлит.
И просится наружу. Срочно. Вот в эту вазочку, к примеру…
– Эх, хорошая ваза была. Китайский фарфор. XIX век. Теперь таких не делают. Впрочем, я тоже хорош. Знал ведь, какого вандала в своем доме оставляю.
– Ле-е-е-екс…
– Во-о-о-оды, – передразнивает луторовское отродье. – Угадал? На, держи. Не в моих интересах, чтоб ты помер так легко. Я ж тебе еще даже не отомстил.
Кларк жадно пьет и с каждым глотком клянется себе снова и снова: больше никогда – ни при каких условиях – ни в одном теле – ни капли спиртного.
– Вообще-то я вернулся поговорить. Но разговаривать ты явно не способен. Как и раздавать распоряжения моим ученым.
– Я могу… я всё могу… и объяснить могу…
– Сиди уже! Может он! Ты ж даже слово «когерентность» сейчас произнести не сможешь. А уж в сочетании с «интерференцией» оно и вовсе может стать причиной твоей погибели: удавишься собственным языком. Точней, моим языком. И вместо управления трансконтинентальной компанией придется мне осваивать азы агропроизводства.
– Это нужная вещь…
– Да, да, да! Я ж не спорю. Проспись. Придурок.
Но последнее слово звучит почему-то как-то слишком ласково.
Лекс не простил. Просто закрылся. Нацепил свою фирменную кентонепробиваемую маску. И заперся на огромный замок. Он улыбается. Шутит даже. Приносит попить. И треплет друга по плечу.
Но Лекс не простил. Кларк чувствует это. Как чувствует действие криптонита – чувствует даже когда его не видит. А силы-то высасываются. Досуха. Подчистую. И Кларк не знает, насколько у него еще хватит сил.
И хватит ли их вообще.
– По моей гипотезе, между нами произошел электронный обмен наших мозговых процессов. Более сильный разряд – разряд молнии – выбил наши мозговые волны из их привычного электрохимического мирка. В народе в таких случаях говорят «выбил дух». Потерял сознание, проще говоря. Потеря сознания – частое явление при ударе молнией. Но тут вмешался этот забавный камешек, – Лекс вертит в руках свой любимый булыжник. И хоть Кларк и сидит сейчас в уютном кабинетике замка на мягком диванчике – при виде этой каменюки его снова пробирает дрожь. Он будто снова чувствует жар его плавления. – Камень выступил неким электрохимическим катализатором. Проводником. Сначала притянул к себе наши сознания. А потом вернул назад. Слегка перепутав. Как ему это удалось – этот вопрос ты задашь моим лабораторным крысам. Прям завтра с утра. Но если это удалось ему один раз, значит удастся и снова.
– Предлагаешь бегать под дождем под ручку, да еще и с этим булыжником вместо звездно-полосатого знамени?
– Ты недооцениваешь мои лаборатории, Кларк. Уж что-что, а простенькую молнию они нам устроят. Вот с шаровой пришлось бы повозиться, а обычную – запросто. Всё, идем спать.
– Ты вернешься завтра?
– А я и не ухожу, – ехидно ухмыляется Лекс. Лекс в Кларковом теле. Наверно, тот также ухмыляется под красным криптонитом.
– Ты… остаешься?..
– Надеюсь, ты не выгонишь меня из собственного дома?
– Ночевать?
– Скорее блюсти нашу честь. Охранять от папочкиных посягательств.
– Кстати, о папочке… А как мы ему?
– Скажешь, что после сегодняшней ночи отчетливо понял, что тебе нужен любовник помоложе. И выбрал меня. Учитывая, сколько мы дружим – вряд ли он удивится такому выбору.
– А его не смутит, что ты… ну… с парнем?
– А тебе не кажется, что возмущаться из-за гомосексуализма было бы лицемерием с его стороны? После инцеста-то.
– А твоя репутация?
– А что с моей репутацией?
– Ты и… гей…
– Я встречаюсь с геями, Кларк. Причем регулярно. Они дают мне душевные силы для дальнейших «романов для прессы».
– Ты гей?! Но как?
– Ректально. Правда, до сегодняшней ночи я всегда был сверху. А вообще, постель – это доверие. То самое пресловутое доверие. Которое нам не светит. Не обязательно любить своего партнера до посинения. Но если ты не чокнутый псих, ищущий в постели острых ощущений – то, по крайне мере, должен быть уверен, что любовник хотя бы не придушит тебя в постели. А когда в 12 лет видишь, как мать на твоих глазах душит месячного брата… Женщинам в постели доверять как-то перестаешь.
– Ты никогда не говорил…
– Ты мне тоже много кой-чего не рассказывал.
Кларк до крови закусывает губу. И морщится от боли. Так странно – чувствовать боль. Он почти не знал ее раньше. Но это не значит, что он никогда не страдал душою.
Впрочем, так, как сейчас, он и впрямь не страдал никогда.
– Лекс, давай поговорим.
– Я сказал твоим родителям, что остаюсь в замке ухаживать за тобою. А иначе ты затягаешь меня по судам. Твой отец, видимо, решил, что это я так пытаюсь тебя развратить. Зато Марта встала на мою сторону. Сказала, что ты должен отвечать за свои ошибки. В общем, я уже перенес свои вещи. Пока ты тут травил меня ацетальдегидом.
– Лекс, давай поговорим.
– Я спать хочу.
Заснуть у них не получается. Так и лежат по краям широкой кровати, как два идиота.
«Ну вот, теперь нас – таких идиотов – тут двое. Доволен, Лекс?»
Но на довольного Лекс не тянет.
А Кларк только под утро забывается тяжелым муторным сном. Чтоб уже через минуту начать метаться в кошмаре.
– Нет, Лекс… Пожалуйста… Ну, Лекс… Прошу тебя… Я так тебя…
Даже новый суперслух не помогает Лексу различить последнее слово. Но оно и не важно. По сути, ничего ведь не важно. Когда этот придурок рядом.
Лекс осторожно придвигается ближе. Притягивает Кларка к груди. И тот сразу же затихает.
Сейчас темно, и можно даже сделать вид, что всё нормально. Нет тайн. И это его тело. А это его любовник. Самый красивый мальчишка в Канзасе. И такой невинный. Можно даже сделать вид, что он его… Также сильно, как Лекс.
Этой ночью Лекс Лутор впервые засыпает, обнимая самого дорогого для себя человека.
Вот эту идеалистическую картинку «Я и мой плюшевый мишка» и застает с утра спозаранку Лайонелл Лутор.
Из него будто выкачивают воздух. Весь. И заменяют ядом.
Он проклинает чертовы переговоры, из-за которых не успел вернуться домой вовремя.
Интересно, тем утром чувствовал ли что-нибудь подобное Кларк Кент? Впрочем, нет – неинтересно. Да и что он может чувствовать, этот щенок? Чтоб по-настоящему страдать, нужно осознавать. Всё. А что может знать о жизни 16-летний мальчишка?
Что, мать вас дери, мог найти Лекс в этом 16-летнем мальчишке?!
Судя по тому, с какой нежной улыбкой он прижимается сейчас к его груди – что-то смог.
У Луторов есть гордость. Даже когда не остается ничего другого. Гордость есть всегда.
Поэтому из спальни сына Лайонелл выходит молча. Не замечая злорадно прищуренных синих глаз.
Впрочем, гордости Лайонелла хватает ровно на час. И два стакана виски. А потом он почти бежит искать сына.
Который преспокойно завтракает себе в компании молоденького любовника.
– Нам нужно поговорить, Лекс.
Кларк растерянно замирает. Он слишком привык слушаться собственного отца, чтобы вот так сходу запросто послать чужого куда подальше. Но, судя по злобно прищуренным глазам, Лекс отнюдь не горит желанием оставлять их наедине.
– Давай как-нибудь потом, пап.
Странно, но после совместно проведенной ночи называть Лайонелла «папой» стало как-то легче. Видно, Кларк и впрямь извращенец.
А Лутор-старший – упрямец.
– Это важно, Лекс. Думаю, твой друг, – на этом слове злобно щурится Лайонелл, – сможет доесть и без тебя. Или ты собираешься кормить его с ложечки?
– Отличная мысль, мистер Лутор. Спасибо за идею. Где там наш десерт?
Еще слово – и Лайонелл вцепится сопернику в глотку. Даже Кларк это видит.
– Кларк, давай как-нибудь…
– Ну, Лекс, мии-и-илый, ты обещал провести со мной это у-у-утро.
Кларк готов убить Лекса за противные интонации в собственном исполнении. Сбегать что ли за криптонитом? Заодно откроет другу еще один секрет. А что, тот же просил его быть честным? Если Кларк подсунет приятелю криптонит в фаршированной оливке – это ведь не будет слишком нечестно? Может, и выслушать себя заставит. И с папой объяснится без заморочек.
– Ну, Кларк, милый, я не надолго, – Кент решает не опускаться до «противного кривляканья», и поэтому тон получается каким-то ехидным.
В глубине синих глаз вспыхивает пламя. В буквальном смысле. И Кларк почти бегом вытаскивает мистера Лутора из столовой. За спиной слышится неясный шум. А потом отчетливо начинает тянуть дымом. Кажется, Лекс узнал друга с еще одной – новой – стороны. И судя по мату – вряд ли этому рад.
– Что ты хотел, папа?
– Для начала остаться с тобой наедине.
В двери отчетливо щелкает замок. А Кларк вдруг вспоминает, насколько уязвим в этом теле.
– Может, поговорим в другой раз? Когда ты будешь более адекватен? – «А я не буду тебя так бояться».
Это правда: средь бела дня в замке, полном слуг, Кларк боится цивилизованного Лайонелла сильнее, чем любого метеоритного фрика, с которым когда-либо сталкивался в темном переулке. Это странно. И жутко.
Хотя Лайонелл и не делает ничего… ну, угрожающего. Наоборот, кажется, он само участие.
– Что с тобой, сынок?
Кларк неимоверным усилием воли заставляет себя оставаться на месте, пока к нему приближается отец лучшего друга. Ему даже удается сдержать вскрик, когда тот тянется рукой к его щеке… очерчивает скулу… большим пальцем ласкает нижнюю губу…
Но судорожно сглотнувший кадык выдает его волнение с головой.
– Лекс. Мальчик мой. Нам ведь было так хорошо вместе. Чего ты испугался? Общественного мнения? Никто не узнает. Если мы сами не захотим. Мораль? Она не для Луторов. А может… – Лайонелл склоняется близко-близко. И шепчет прямо на ухо: – А, может, собственных желаний?
И Кларк не может даже себе объяснить, отчего эта дрожь – от страха или возбуждения. А, может, от того и другого?
Ну уж нет! Второй раз он на это не клюнет! А что еще важнее – второй раз он перед Лексом точно отмазаться не сумеет. Поэтому лучше ему исхитриться и уж как-нибудь, но вывернуться.
Вывернуться получится вряд ли. Папины руки впились в свое «сокровище» мертвой хваткой. А взгляд из нежного стал безумным.
Кларк чувствует, как тело сжимается пружиной, будто пытается что-то сказать… намекнуть хотя бы… Ну же, хозяин, согни локтевые суставы! Чувствуешь, как зудят? Уйди чуть-чуть в бок. Правая нога уже напряглась, ожидая нагрузки. Прислушайся к телу, хозяин! Но Кларк – «арендатор». И он не в силах прочитать сигналы собственного тела. Всё, что ему остается – крепче стискивать зубы.
– Отпусти меня.
– Ни за что! Ты мой, Лекс! Ты всегда был только моим! Моя кровь и плоть! Чувствуешь мою плоть?
Чувствует-чувствует. Сложно не почувствовать этакий «ключ от собора».
Лайонелл толкает сына на стол, тяжело наваливаясь сверху.
Только когда чужая рука грубо обхватывает член, Кларк понимает, что Лайонелл каким-то макаром успел расстегнуть его брючную молнию. А, может быть, даже вырвать с корнем.
– Прекрати!
– Боишься, что понравится? – злобно смеется в ответ насильник.
Боится. Действительно боится. Потому что если Кларку и вправду может нравиться такое – он хуже извращенца.
И он точно не достоин Лекса.
Чужая рука мнет нежную плоть. А чужой член трется о бедро.
Кларк почти не сопротивляется. И, в принципе, Лайонелл уже давно мог бы поиметь его без мыла. Но Лутору важно – жизненно важно – чтоб плоть в его руке хоть немного набухла. Пусть сын презрительно кривит губы. Пусть с ненавистью щурит глаза. Пренебрежительно молчит пусть. Пусть. Но он должен откликнуться на его желание! Он должен его хотеть!!! Хотя бы на четверть… на десятую часть… но также как хочет его Лайонелл.
– Не дождешься, – рычит щенок. И плюет ему прямо в лицо.
Тиски разжимаются. Тело отшатывается. Отходит. Именно тело. В котором уже ничего не осталось от владетельного Лайонелла Лутора.
– Сын мой, – хрипит он из последних сил, шаря по комнате невидящим взглядом.
– О да! – Кларк даже не пытается подняться. Каким-то шестым чувством он понимает, что опасность миновала. Это конец. – Именно сын. А не любовник.
– А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!!!!!!!!!!!
– Беру свои слова обратно, Кларк, ты гений. За каких-то полчаса умудрился довести моего отца до нервного срыва. У меня это за двадцать лет не получилось. Ну что тут скажешь? Молодец!
– Он сам себя довел.
Кларк сидит ссутулившись на кровати. Горбится как 90-летний старик. Так паршиво ему было разве что когда Лекса у него на глазах прожарили до нежной корочки. Точно, Кларк, вспомни Бель-Реф! Вспомни, на что Лайонелл пошел, чтобы прикрыть собственные грехи. Ему просто воздалось по заслугам!
Тогда почему так хреново?
Ты сломал человеку жизнь, Кларк. Что правда, его же руками. Но это не суть. Он долго балансировал на краю. А потом появился ты…
И прекратил агонию. Так что кончай заниматься самобичеванием, подумай лучше как вернуть свое тело. А то домой очень хочется… К маме…
– Что будем делать с телами?
– Есть у меня пара идей на примете. Но если ты имел в виду обратный обмен, то пока ты избавлял меня от папочки, из лаборатории как раз доставили нужный аппаратик. Последнее слово техники. С уже вмонтированным в него камешком. Испробуем?
– Черт, что ж ты раньше молчал?
– Ты так красиво страдал. Эстет во мне жаждал насладиться зрелищем.
– Твой эстет – маньяк.
– Но очень сексуальный, – Лекс соблазнительно облизывается. И одним рывком притягивает Кларка к себе. – Для чистоты эксперимента нам нужно испытывать сильные эмоции, – поясняет он. – И чем сильнее, тем лучше. В прошлый раз я был в экстазе от новой находки, а ты на грани обморока из-за предстоящего признания.
– Поверь, Лекс, я волнуюсь достаточно.
– А я нет, – одной рукой Лекс продолжает удерживать друга, а вторая уже змеей скользит ему под рубашку. – Как думаешь, сможешь это исправить?
– Ты чё, трахаться собрался?! Сейчас?!
– Ну, если ты планируешь задержаться в моем теле еще на пару месяцев, то, пожалуй, нам стоит внести кое-какие изменения в мой деловой график.
– То есть сильная эмоция, которую ты предлагаешь нам испытывать в момент эксперимента, это…
– Секс, – согласно кивает Лутор.
– Может, просто ужастик посмотрим?
– Неа.
– Господи, да так и скажи, что ты просто хочешь меня трахнуть!
– Угу.
– Ты нарциссизмом случаем не страдаешь?
– Это, кстати, проблема. Проблемная дилемма, я бы даже сказал. С одной стороны я не могу пустить тебя сверху – у тебя нет опыта. А без опыта в этом деле как без смазки – и не туды, и не сюды. – Лекс наконец отпускает руку Кларка и медленно обходит вокруг него. Судя по масляным глазкам рентгеновское зрение мистер Лутор уже освоил. Лекс замирает за спиной и интимно шепчет в самой ухо: – С другой стороны, это ведь моя попа, – его руки властно ложатся на округлые полушария. – И мне ее жалко даже когда она немного не со мной.
– И как долго ты собираешься решать эту дилемму? – Кларк резко разворачивается, стремясь разорвать контакт.
– Да счаз по ходу и разберемся.
Лекс толкает приятеля на постель. Легонько, но Кларку и этого хватает. И прежде чем он успевает перевести дух и отползти в сторонку, Лекс оседлывает его бедра. Победно ухмыляется. И медленно расстегивает верхнюю пуговицу своей рубашки.
– Лекс… Послушай! Ты ведь не будешь… пользоваться моими… и временно твоими силами… в таких вот грязных целях… Я бы точно не стал!
– Не стал бы? Ну да, точно не стал бы. Как же нам подфартило с этим камнем, Кларк! А то ведь ты, чего доброго, так бы и помер девственником. Предварительно вусмерть затрахав мне мозги.
Рубашка летит в угол.
– Лекс.
– Кларк.
– Может, придумаешь что-нибудь другое?
– А можно я наконец-то тебя поцелую?
А губы у него все-таки блядские. Кларк успевает разглядеть каждую их трещинку, когда они зависают над его лицом. В нескольких сантиметрах от его новых губ.
Разве не этого он хотел? Разве?.. К черту!
– Да.
Всё, на что он способен сейчас, это шепот. Какое счастье, что у его тела суперслух! И какое охуительное счастье, что у Лекса ну просто суперопыт!
Лекс губами раздвигает его губы, язык скользит внутрь. Проводит по нёбу. Щекотно. Кларк расплывается в дебильной улыбке. И в следующую секунду его вжимают в постель. Пока их губы танцуют древний ритуальный танец, чужие руки ласкают член.
Лекс отстраняется, чтобы стянуть с Кларка штаны, и тот, пользуясь моментом, опрокидывает Лутора на постель, взгромождаясь сверху. И провокационно елозит по паху.
– Чтоб тебя, – матерится сквозь зубы юный миллионер.
– Ты уже определился кто будет сверху?
– Прости, Кларк, но ты не умеешь, – очередное движение бедер. – Но учишься быстро.
– Очень быстро. Что ты там говорил про смазку?
– В кармане.
Кларк наносит гель по всей длине. Никогда не видел собственный член под таким любопытным ракурсом. Жаль, времени рассмотреть нету. Ну и кто из вас страдает нарциссизмом? – ехидно интересуется внутренний голос. Заткнись. Когда с Лайонеллом трахались – молчал, вот и сейчас помалкивай.
– Я знаю, как решить твою дилемму, Лекс. Чтоб ты был и сверху, и снизу.
И Кларк решительно насаживается на собственный член.
– Мать твою! Это ж больно! – у Кларка даже слезы на глаза наворачиваются.
– Потерпи, солнце. Еще чуть-чуть… вот так… понемножку… Ты привыкнешь…
– Зато теперь я точно знаю, что у меня больше… чем у всяких там Луторов!
– А еще ты теперь точно знаешь… почему в нашей паре… ты всегда будешь снизу!
– Сво-ох-олочччь…
Кларку наконец-то удается оседлать Лекса до конца. И на несколько секунд он просто замирает, блаженно прикрыв глаза.
– Двигайся, – командует Лутор.
Кларк пытается, да. «Пытаться» от слова «пытка»? Но, если дать телу время, в страданиях тоже есть своя прелесть.
– Наклонись… еще… ближе… – этот шепот проникает в каждую клеточку тела. – Еще…
– Да!
– Поздравляю, ты нашел простату.
Теперь это пытка наслаждением. Снова и снова. Раз за разом. Верх и вниз. Как на качелях. Как… К черту сравнения, Кларк! Заткнись и получай удовольствие!
Краем глаза он замечает, как Лекс тянется рукой – под подушку – к странному аппарату – и сжимает его в руках.
На этот раз оргазм пронзает их в буквальном смысле.
Кларк с трудом раскрывает глаза. Пытается проморгаться. И натыкается на пристальный взгляд зеленых глаз.
– Получилось?
– У нас, Луторов, всегда всё получается. Хоть телами махнуться. Хоть сынка поиметь.
– Ты меня никогда не простишь, правда?
Лекс расплывается в сытой ухмылке:
– Нет, конечно. Мне слишком нравится как ты просишь прощение.
URL записи